Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!

Я принимаю противоположные решения вслед друг за другом, меня сегодня огорчает то, чему я радовалась вчера, один и тот же предмет то обескураживает меня, то приводит в состояние бессмысленного восторга… Может быть, я заразилась от Анри? Но ведь душевные болезни, вроде бы, не заразны. Или, по выражению Гвел, у меня проклевывается душа?

– Я не умею «крутить колесо», и прыгать на доске в прибое, и летать на планерах… – ни с того, ни с сего говорит Анри.

– Ну и что? – недоумеваю я. – Ты – это ты, почему ты обязан…

– Я должен развлекать тебя!

Удивительная новость. Кто бы мог подумать, что на свете существует подобное долженствование. Но в мире Анри оно есть. И я должна с этим считаться.

– Ну что ж, развлекай.

– Но я не знаю – как! – в голосе Анри – почти отчаяние. – Я никогда не делал ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать.

– А что же, по-твоему, мне интересно? – разговор начинал по настоящему занимать меня. Пусть таким, прикладным, путем, но все же интересно узнать, что о тебе думают.

– Ну, тебе наверное нравятся многие виды времяпрепровождения, связанные с физической нагрузкой, а я ее терпеть не могу. Какие-то виды спорта (ты как-то перечисляла), а я как назло – никудышный спортсмен. Ты здоровая молодая женщина, и наверняка эротика всегда занимала немалое место в твоей жизни, но секс со мной тоже не относится к числу увлекательных приключений, тут я не обольщаюсь…

Анри впервые сам заговорил на эту тему и мне очень захотелось перебить его, заострить внимание на этом пункте его занудных умозаключений.

– Прежде чем утверждать что-либо по этому вопросу, неплохо было бы спросить меня. Ты не находишь? Да и вообще – когда ты так говоришь, я чувствую себя бабочкой, которую третьеклассник приготовляет для своей энтомологической коллекции.

– Прости, больше не буду. Но раньше тебе нравилось.

– А ведь и правда – нравилось, – нешуточно удивилась я, вдруг осознав правоту Анри. Что бы это значило?

– Ура! Эврика! – вдруг воскликнул Анри и необыкновенно театрально и фальшиво хлопнул себя ладонью по лбу. Как будто комара хотел убить, но в последний момент пожалел, и не убил, а искалечил. – Спорт – это близко к походам, путешествиям… Хочешь, мы отправимся в путешествие? Ненадолго, на несколько дней. Ты, наверное, засиделась здесь, на станции?

– Да нет, не особенно. Но ты это серьезно? Куда же мы поедем? Или полетим?

– Куда угодно! – с какой-то детской гордостью заявил Анри. – Я покажу тебе все, что ты захочешь.

– Но это же очень дорого, Анри. Геликоптер для нас двоих… Или ты думаешь присоединиться к кому-то?

– Нет, Вельда, только мы… – теперь Анри выглядел смущенным. – Так сложилось, что я… я могу позволить себе это…Ты же знаешь, мои личные потребности очень невелики, а…

– Брось, Анри, в чем ты оправдываешься, подумай сам!

– Да, конечно, это глупо, прости меня. Ты полетишь со мной?

– А Кларк?

– Стефани и Митра охотно присмотрят за ним несколько дней.

Я, конечно, согласилась и не могла сдержать своих восторгов. Давным-давно я мечтала о таком путешествии. С Кларком мы ездили кое-куда, но недалеко. Кларк не очень любил дальние странствия, он говорил, что ему очень хорошо дома, под одеялом, и на берегу океана, невдалеке от которого стоял наш дом… Анри, как всегда, поймал мои воспоминания о Кларке и скорчил снобски-скорбную физиономию, которую он всегда одевает, как маску, в подобных случаях.

– Не надо, Анри, – сказала я. – Я очень-очень хочу развлечься, – и поцеловала его куда-то в ухо.

Нет смысла писать о том, что мы видели. Ведь это не отчет, и не доклад. Я часто слышала и читала во многих книгах о «впечатлении», которое что-то на кого-то производило. В этих описаниях меня всегда удивляло одно и то же: то, что это впечатление как-то укладывалось в слова. И нигде ни слова о том, что вот, мол, сказал, что мог, остальное осталось где-то за кадром чувства-подсознания-ощущения… Даже не все слова используют: в целом, впечатление тоскливое, или, наоборот, оптимистичное. Бывают же на свете целостные личности…

Анри, похоже, очень много думал над «культурной программой» и хорошо знал, что именно он хочет мне показать. Все основные моменты слились у меня в одну большую ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ, которую я в целом теперь представляю себе так: нечто, стоящее на средней высоты холме, обязательно с колоннами и благородными пропорциями частей, на фоне непозднего заката (или нераннего восхода), со ступенями, трещинами, резьбой и патиной времени, покрывающей все, что вообще в принципе может быть ею покрыто.

То, что осталось во мне, к сожалению, плохо поддается словам и почему-то плохо переносит вмешательство глаголов.

Белые меловые обрывы, сверкающие на солнце, и яркая, с каким-то пурпурным отблеском зелень на британских берегах.

Брошенные северные города, поросшие невысокими соснами и занесенные непонятно откуда взявшимся песком. Тяжелые, постоянно беременные не то дождем, не то снегом облака отбрасывают на эти руины какие-то странные переменчивые тени.

Обед в тропическом ресторанчике, в котором сквозь решетчатую крышу свисали листья бананов, а гвеноны с белыми грудками и красными носами таскали лакомства со столиков. Обед, во время которого Анри напился вместе с каким-то местным шоколадно-лиловым чудиком, и излагал ему свои планы спасения человеческой цивилизации, и чудик во всем соглашался с ним, а Анри плакал, и говорил, что он один его понимает и больше никто, и чудик тоже расчувствовался и подарил Анри серебряное кольцо из своего плоского носа, но тут Анри заснул прямо на столике, и гвеноны обчистили его карманы и облизали пальцы и лицо, измазанные соком, а мы с чудиком пошли гулять, и у него были такие потрясающие мускулы под упругой шоколадной кожей, и весь он был похож на резиновый сапог самого большого размера, а я все время вспоминала Гвел и смеялась, а он тоже смеялся и говорил, что никогда не видел такой красивой и веселой женщины, как я, и муж у меня тоже замечательный, и необыкновенно умный, но он совершенно не обидится, потому что люди, когда спят, совершенно ни на что не обижаются, и это очень смешно, если как следует подумать над этим вопросом, а он лично, как хозяин ресторанчика, обожает думать над вопросами фруктовых салатов и в этом деле ему нет равных, потому что если сделать суфле из анона и положить его на карамболевую звезду, и подать к этому рыбный салат, заправленный комбавой и рэмбутеном… И мне захотелось немедленно все это попробовать и мы вернулись в ресторанчик, где за столиком спал Анри, а рядом с ним, прямо на листе, в котором подавали мясо, свернулась клубочком гвенона, допившая его пальмовое вино, и взяли все необходимое, и снова пошли на берег, где чудик угощал меня до самого утра, и я была вся в его кулинарном искусстве, но мне все равно было мало, и это было чудесно, а потом он плакал, когда мы расставались, и по его резиновым щекам катились крупные мутные слезы…